О юридической природе договора и вытекающих из него субъективных имущественных правах

• 
• 

Предметом настоящего доктринального заключения послужила предполагаемая правовая неопределённость о возможности и допустимости совершения юридическими лицами, образованными в результате реорганизации в форме выделения, соглашения о распределении имущественных обязательств, основания для возникновения которых возникли до момента начала или же в процессе реорганизации, однако, по тем или иными причинам, такие обязательства (независимо от правовой природы таких обязательств) не были учтены при формировании имущества реорганизованных юридических лиц.

Перед специалистами Института частного права поставлены следующие вопросы:

о правовой квалификации соглашения (далее – Соглашение) о распределении имущественных обязательств;

об исчислении сроков исковой давности;

о моменте возникновения прав и обязанностей по такому соглашению.

Всесторонний анализ действующего законодательства, практики его применения, доктринальных взглядов и идей позволил констатировать ряд положений и выводов, обозначенных в настоящем заключении.

Преамбула

Исследуемое соглашение может быть объективно, полно и всесторонне проанализировано только и исключительно с учетом экономических, политических, организационных и иных внеправовых обстоятельств. Познание юридической сути возникших прав и обязанностей субъектов «самих из себя», или вне связи их с внешними разнообразными, но природосоздающими факторами, неизбежно приведет, в лучшем случае, лишь к поверхностной квалификации. В связи с этим крайне важно принимать во внимание обстоятельств подготовки и принятия Соглашения, влияющие на конечную правовую оценку, а также цели, достижению которых оно служило.

1. Экономическая платформа Соглашения – проводимая последние 15 лет и продолжающаяся до настоящего времени реорганизация (по сути – реформа) одной из важнейших сверхотраслей национальной экономики – электроэнергетики. Реорганизация отечественной электроэнергетики, изначально выстроенной по жестко публичному варианту («ленинская электрификация всей страны»), не могла и не должна была беспроблемно соответствовать избранной политической волей приватизационной схеме разгосударствления. Скудный юридический инструментарий, обреченный нести, в том числе, и все негативные и нерешенные аспекты реорганизуемой системы субъектов, свелся ранее заданными параметрами к акционированию, по существу, публичных организаций и применению цивилистических правил о реорганизации хозяйственных обществ. Единая, не ведающая об очередной организационно-правовой драме в преобразовании «управляющих» ею лиц, имущественная энергосистема, как экономическая, вещная, объектная составляющая всех реформаторских юридических конструкций, задает известные правовые границы, принципы сочетания публичных и частных способов и определяет допустимые параметры реорганизации. Неосуществленные публичные функции ликвидированного РАО ЕЭС вкупе с дисгармоничным для энергоотрасли акционерным законодательством вынуждают реорганизуемые посредством публичных механизмов воздействия[1] хозяйственные общества из всех вариантов решения экономических и организационных тупиков выбирать единственно возможный (хотя и далеко неидеально подходящий ввиду необходимости решения посредством этого соглашения и публичных задач): гражданско-правовой договор.

Таким образом, экономические и политико-организационные предпосылки исследуемого Соглашения (и аналогичных ему):

во-первых, не столько наделяют Соглашение качествами договора о регулировании имущественных последствий реорганизации (договор о результате), сколько определяют данное Соглашение как принятие на себя его участниками обязательств, возникших не только в процессе (порядке) такой реорганизации (договор о механизме), но и до начала реорганизации, и,

во-вторых, предопределяют неизбежное, хотя и целесообразное «соединение» в одном документе (письменном тексте Соглашения) условий об обязательствах публичного характера и обязательств частноправовых.

2. Общетеоретический правовой анализ Соглашения позволяет выявить две группы обстоятельств, имеющих решающее значение для юридической квалификации всего комплекса правоотношений. 

Первая. Исследуемое Соглашение представляет собой contractus sui generis[2]. В исследуемом документе под этим именем, в известной степени и лишь отчасти отражающим объективные правоотношения участников, зафиксированы, по меньшей мере, две самостоятельные группы обязательств: а) непосредственно гражданско-правовые и б) связанные с административными (налоговыми и др.) обязанностями[3]. Дихотомичность отечественной доктрины (частное – публичное), «сдобренная» отраслевым характером юридического мышления, изначально не только затрудняет юридическую квалификацию разносущностных сделок, изложенных письменно в одном документе, но и вынуждает правоприменителей отдавать решающее предпочтение какому-то одному аспекту (нередко – даже названию), распространяя правила о нем и на иные положения договора-документа[4].

Вторая. Особенности материальной основы реорганизуемых субъектов (по сути эта основа – единый имущественный комплекс в действии, что не представляет даже возможным единовременно и достаточно определенно «зафиксировать раз и навсегда» имущественные активы и пассивы преобразуемых хозяйственных обществ) и публично-приватизационный (волевой) характер реорганизации[5] придали Соглашению (и всем ему подобным) характер единственно возможного и, по существу, обязательного для всех реорганизуемых субъектов варианта продолжения (и в перспективе – завершения) преобразования всей отрасли в целом. Эти обстоятельства не могли не повлечь включение в Соглашение не только общепринятых легальных положений (в частности, о солидарной ответственности), но и принципов конечной эквивалентности и, что более важно, – порядка обеспечения общего (проистекающего из первоначального приватизационного приобретения участниками публичного имущества) разумного и справедливого распределения пассивов. Причем экономический интерес каждого субъекта проистекает не только и не столько из собственно однотипных соглашений, сколько из иных предпринимательских интересов, лежащих за правовыми границами рассматриваемых правоотношений[6].

Немаловажным обстоятельством выступает тот факт, что сторонами Соглашения выступают профессиональные участники предпринимательской деятельности. Речь идет о предпринимательской деятельности «высшей пробы», результатом которой является не только переход от лица к лицу  значительного объема имущества, которое, так или иначе, влияет на общенациональную экономику, но и неизбежно сопряжено как с социальными, так и с государственно-фискальными последствиями. Это обстоятельство, объединенное с особым экономическим и правовым существом Соглашения, подтверждает несомненную, хотя и глубинного свойства, возмездность договора в целом и несомненный (не исключено, что и отдаленный) имущественный интерес всех участников в получении будущих того или иного свойства предоставлениях[7]. Иной подход несомненно и принципиально отторгается законодательством, регулирующим предпринимательские отношения[8].

Исследуемое соглашение не только contractus sui generic, но и непоименованный договор (contractus innominatus). Такого рода соглашения представляют собой действительно непоименованный договор[9], который, исходя из своего содержания, напоминает предусмотренные законом соглашения, однако, существенно отличается от схожих моделей по своим элементам.

Действующим законодательством предусмотрена возможность определения отдельных условий реорганизации на основании договоров, заключаемых между лицами, участвующими в такой процедуре. В частности, соответствующие договоры упоминаются в пункте 7 статьи 15 Федерального закона от 26.12.1995 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах». Однако анализируемая модель соглашения отличается от поименованных в законодательстве конструкций как по субъектному составу, так и по содержанию.

Основная особенность Соглашения заключается в моменте его совершения. Поименованные законом договоры, сопутствующие процессу реорганизации, определяют отдельные особенности взаимодействия участников процесса реорганизации с момента его начала до момента завершения и не определяют права и обязанности сторон по завершении такой процедуры. В свою очередь, Соглашение заключено после завершения процесса реорганизации и определяет права и обязанности сторон, которые возникают после завершения соответствующего процесса. Следует отметить, что применительно к такой форме реорганизации, как выделение, иначе быть не могло, поскольку правоспособность лиц, вновь созданных в результате выделения, возникнет исключительно после завершения процесса реорганизации (пункт 4 статьи 57 Гражданского кодекса РФ).

Общецивилистическое исследование Соглашения

Гражданско-правовой договор, как известно, является и источником «поднормативного» юридического регулирования. Договор, предусматривая возникновение не предусмотренных, но не противоречащих закону прав и обязанностей, естественно «восполняет» законодательство (в первую очередь – гражданское, что, впрочем, не исключает и восполнение норм публичного права в определенном законе порядке и объеме).

Анализируемое Соглашение представляет собой документ, отражающий многосторонний договор, в котором стороны определяют взаимные права и обязанности. Природа данного договора, в известной степени, сопоставима с договором простого товарищества, учредительным договором, поскольку стороны договариваются о взаимных правах и обязанностях по отношению к неким «внешним факторам», возникновение которых более или менее вероятно, однако конкретное имущественное содержание этих внешних факторов сторонам на момент соглашения не известно. Именно это обстоятельство позволяет квалифицировать данный договор не только как  contractus sui generis, но и как договор каузальный[10]. Термин «сausa» с древнейших римских времен используется в различных значениях (субъективный мотив, правовая ситуация и др.), но в контексте данного договора его следует понимать как правовое основание юридического действия (обязательства) (сausa obligationis). В таком обязательстве права и обязанности участников «привязываются» к некому предпосылочному основанию, по наступлению которого включается собственно механизм исполнения должного[11]. Каузальные обязательства не являются организационными или предварительными, существо их – субъективные права и обязанности сторон (в этом наблюдается некое сходство с обязательствами из условных сделок).

Исследуемое Соглашение, таким образом, представляет собой самостоятельный нетипизированный (непоименованный) казуальный гражданско-правовой договор, являющийся и сложным обязательством (обязательствами), и одним из юридических фактов, влекущих это обязательство (обязательства).

Предмет и содержание Соглашения

Как отмечалось в настоящем исследовании, анализируемый текст как форма (документ) содержит два основных обязательства, связанных с реорганизацией хозяйственного общества:

а) «обязательства, вытекающие из гражданских правоотношений, в том числе обязательства, связанные с исполнением сделок, меры ответственности за неисполнение обязательств, обязательства по возврату сумм неосновательного обогащения (в том числе в связи с применением тарифов), обязательства по возмещению вреда»;

б) обязательства из налоговых, административных, трудовых, экологических, земельных правоотношений (или, как отмечалось выше, обязательств с публично-правовым истоком).

Отношения сторон Соглашения по каждому из указанных обязательств образуют два самостоятельных правоотношения (два самостоятельных предмета договорного регулирования), которые в целях правовой определенности Соглашением подчинены максимально возможному единообразию и упрощению.

Следовательно, письменный текст Соглашения содержит форму двух указанных самостоятельных договоров (двух сложных договорных обязательств).

Содержание исследуемого Соглашения (права и обязанности сторон) также расслаивается на две правовые плоскости:

а) права и обязанности солидарных в силу закона должников в отношениях между собой;

б) принятие сторонами обязанностей по возмещению понесенных одной или несколькими сторонами расходов, возникших из налоговых и иных публичных оснований, но на момент реорганизации точно еще не определенных.

Объединенные единой договорной формулировкой «распределение ответственности», подчиненные единому договорному механизму  обязательства указанных двух плоскостей, тем не менее, не пересекаются и взаимовлияния друг на друга не оказывают (за исключением непринципиальных затруднений при толковании договора).

Необходимость подобного договорного конструирования обусловлена, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. Первое. Разумное, справедливое, не противоречащее законодательству и экономически целесообразное в данной ситуации отступление сторонами Соглашения от принципа равных долей в объемах регрессных требований солидарного должника, полностью исполнившего обязательство, к другим солидарным должникам (ст. 325 Гражданского кодекса РФ).  Второе. Необходимость закрепления в договоре аналогичного (разумного, справедливого, целесообразного и не противоречащего закону) принципа (порядка претерпевания) в отношении иных, публичного происхождения, неизбежных и, по сути, общих имущественных затрат. Принципа (порядка), первоначально основанного не на солидарных обязательствах, а на общецивилистических принципах эквивалентности и полного возмещения общих убытков[12]. Поскольку экономическая составляющая в обоих случаях сохраняется неизменной, использование сторонами единого порядка (принципа) возложения на себя и своих контрагентов и гражданско-правовых, и публичных имущественных тягот представляется логичным и юридически беспорочным.     

Таким образом, стороны Соглашения в качестве «надпредметного» объекта  определили в договоре  одинаковыми порядок и объем (в долях):

а) «регрессного» возмещения солидарными должниками убытков, понесенных солидарным должником, единолично исполнившим обязательство в полном объеме;

б) компенсации сторонами имущественных потерь реорганизуемого субъекта, к которым не применима договорная конструкция солидарных должников (потери публичного характера, в первую очередь, налоговые).

Непосредственная конструкция предмета Соглашения, собственно создающая (изменяющая) субъективные договорные права и обязанности сторон, включает определение:   

а) состава обязательств (как частноправовых, так равно и с публичным истоком), которые подлежат распределению между юридическими лицами, возникшими в результате реорганизации;

б) пропорций распределения обязательств между юридическими лицами, возникшими в результате реорганизации;

в) механизм распределения обязательств между юридическими лицами, возникшими в результате реорганизации и порядка компенсации расходов.

А. Определение состава двух групп обязательств, которые подлежат распределению.

В части распределения обязательств, основанных на нормах частного права, Соглашение подпадает под признаки соглашения, предусмотренного п. 2 ст. 325 Гражданского кодекса РФ.

В соответствии со ст. 58 Гражданского кодекса РФ при реорганизации юридического лица, независимо от его вида и способа реорганизации, имеет место универсальное правопреемство, права и обязанности переходят в полном объёме, при этом закон не ставит переход прав и обязанностей при реорганизации в зависимость от наличия или отсутствия указания об этом в документах, сопутствующих реорганизации (ст. 59 Гражданского кодекса РФ – передаточный акт или разделительный баланс), и, тем более, в зависимость от осведомлённости или неосведомлённости об этих правах лиц, участвующих или образовавшихся в результате реорганизации.

Переход прав и обязанностей при реорганизации осуществляется не только и не столько в силу договорённостей сторон, реализованных в виде принятых решений, утверждении учредительных документов, договоров о слиянии, присоединении, сколько в силу прямого указания закона – зачастую права и обязанности переходят помимо и вопреки воли лиц, участвующих в реорганизации. Пределы договорённостей участников реорганизации очерчены лишь известными им на момент осуществления процедуры реорганизации правами и обязанностями, что получает отражение в передаточном акте или разделительном балансе (ст. 59 Гражданского кодекса РФ).

Права и обязанности, о существовании которых лицам, участвующим в реорганизации, не было известно в момент её осуществления, естественно,  не могут быть отражены в документах, опосредующих реорганизацию, независимо от разновидности таких документов[13]. В указанном случае на такие права и распространяются положения п. 3 ст. 60 Гражданского кодекса РФ в редакции, действовавшей на момент совершения представленного Соглашения, которая предполагает солидарную ответственность по обязательствам юридического лица.

Соответственно, права и обязанности, основанные на частном праве, переход которых осуществляется при реорганизации, возникают по установленным законом основаниям, однако переход таковых осуществляется в силу прямого указания закона как необходимый элемент процесса реорганизации.

Содержание правоотношения, права и обязанности сторон, в том числе основания и пределы ответственности, которые возникли до момента реорганизации или по основаниям, которые имели место до момента реорганизации, определяются исключительно законом. Стороны не имеют возможности сложить такую ответственность или изменить её пределы и (или) основания как по причинам сугубо практического порядка (неизвестность предмета, относительно которого следует достичь договорённости), так и в связи с наличием отдельных правил, предусмотренных действующим законодательством. В интересах третьих лиц – кредиторов, с соблюдением правил абз. 2 п. 2 ст. 1 Гражданского кодекса РФ установлено ограничение гражданских прав лиц, участвующих в реорганизации, в форме возложения солидарной ответственности по обязательствам, в отношении которых отсутствует определённость на стороне должника, независимо от причин, по которым имеет место такая неопределённость, на всех участников реорганизации.

Между тем, применительно к требованиям пункта 2 статьи 325, статьи 421 Гражданского кодекса РФ допускается распределение обязанностей между должниками по солидарному обязательству по соглашению между ними, которое в соответствии с законом не влияет на права и обязанности кредитора.

Соответственно, Соглашение является договором о распределении обязанностей между солидарными кредиторами, которое определяет в ином, чем предусмотрено законом, порядке распределение солидарной обязанности и устанавливает процедуру реализации прав и обязанностей сторон в связи с таким распределением.

И если отмеченное первым договорное обязательство естественно вытекает из частноправовых начал гражданского законодательства, то обязательство о компенсации публичных потерь реорганизуемого хозяйственного общества новыми субъектами, созданными в процессе такой реорганизации, предполагает следующие дополнительные обоснования его правомерности и действительности.

Распределение при реорганизации обязанностей, основанных на нормах публичного права, осуществляется по принципиально иным правилам[14]. Зачастую применительно к конкретной сфере публичного законодательства устанавливаются специальные правила в отношении имущественных отношений, основанных на административном или ином властном подчинении одной стороны другой. В частности, специальное регулирование правопреемства при реорганизации содержится в Налоговом кодексе РФ (ст. 50), в Кодексе РФ об административных правонарушениях (ст. 2.10).

Представленное для анализа Соглашение в части распределения имущественных обязательств, основанных на нормах публичного права, не касается оснований возникновения таких имущественных обязательств, размера или же порядка их исполнения перед «публичным кредитором»[15]. С точки зрения основных элементов таких обязательств Соглашение относится безразлично к ним. Предметом его является распределение исполненных имущественных обязательств, основанных на нормах публичного права между юридическими лицами, образованными в результате реорганизации.

Относительно допустимости подобного рода соглашений в доктрине частного права нет однозначного ответа. Очевидно, что вопрос об их допустимости лежит в плоскости определения пределов осуществления гражданских прав, ограничения гражданских прав и свободы договора в частности.

При первом прочтении Соглашения с таким предметом – распределение исполненных имущественных обязательств, основанных на нормах публичного права, между юридическими лицами, образованными в результате реорганизации, вызывает некоторую степень отторжения, что, однако, является скорее следствием конкретных исторических обстоятельств развития гражданского оборота в России, мировоззрения современных юристов и становления частноправовых ценностей.

Представляется, что какие-либо очевидные, адекватные, обоснованные причины, отвечающие требованиям закона, отказа участникам гражданского оборота в возможности заключения соглашения с таким предметом отсутствуют. Основанием для констатации такого вывода послужили ряд нижеперечисленных обстоятельств[16].

Применительно к требованиям п. 2 ст. 1, абз. 3 п. 1 ст. 2, п. 1 ст. 9 Гражданского кодекса РФ участники гражданского оборота приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе, они свободны в установлении своих прав и обязанностей на основе договора и в определении любых не противоречащих законодательству условий договора, в том числе участники гражданского оборота вправе заключить договор, непредусмотренный законом или иными правовыми актами. Гражданские права могут быть ограничены на основании федерального закона и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства[17].

Существует ли в прикладной юриспруденции понимание действительного смысла таких базовых принципов осуществления предпринимательской деятельности и гражданского законодательства как свобода договора и осуществление гражданских прав по своему усмотрению? Представляется, что ответ на указанный вопрос скорее отрицательный, чем положительный, причём причины негативного ответа кроются не в неспособности современных прикладных юристов понимания указанных ценностей, почти догматов, а в особенностях исторического развития частного права, в атмосфере его развития[18].

О каком понимании действительного смысла свободы договора, инициативности в осуществлении гражданских прав может идти речь, если большую часть истории России гражданскому праву, обороту такие ценности были неизвестны и, более того, отрицались? В отсутствии эмпирического материала такого понимания не могло возникнуть. Российский предпринимательский оборот ещё «молод», он ещё только учится быть свободным, инициативным, быть действительно частным[19].

К сожалению, на современном этапе развития прикладной юриспруденции при анализе любого непоименованного договора юрист задаётся вопросом «почему да?», «из содержания каких норм закона можно сделать вывод о том, что такого рода соглашение допустимо?». Это не хорошо и не плохо, это нормальный ход развития, так и должно быть и не может быть иначе. Вместе с тем, подобное представление подлежит изменению.

Действительное, правильное понимание инициативности в осуществлении гражданских прав и свободы договора подразумевает оценку непоименованного договора не с точки зрения «почему да?», а с иной позиции: «почему нет?», что представляет собой абсолютное иное понимание обозначенных ценностей и позволяет прийти к абсолютно иным выводам.

Анализ любого непоименованного договора по модели «почему нет?» подразумевает оценку соответствующего соглашения с точки зрения  его содержания с учётом положений п. 2 ст. 1 Гражданского кодекса РФ. Действительно ли в каком-то законе установлен запрет на совершение подобного рода соглашений, причём следует обратить внимание на то, что запрет может и должен быть только прямым, а не выводится из системного и, тем более, расширительного толкования каких-либо норм федерального законодательства.

Подобный подход позволит констатировать вывод о допустимости совершения соглашения о распределении исполненных имущественных обязательств, основанных на нормах публичного права, между юридическими лицами, образованными в результате реорганизации и отсутствии оснований для признания его недействительным. И это согласуется с общей тенденцией развития гражданского законодательства и практикой его применения.

С точки зрения развития прикладной юриспруденции показательной является тенденция к отходу от придания приоритетного значения такому способу защиты гражданских прав как признание сделки недействительной и смещение в сторону обязательственно-правовых способов защиты гражданских прав, прежде всего, таких способов, как взыскание убытков, что, безусловно, является одним из проявлений принципа инициативности и свободы договора, поскольку участникам гражданского оборота предлагается соблюдать и исполнять установленные ими правила, а не прибегать к зачастую основанному на порочной воле, оспариванию таких сделок. Показательным примером является Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 11.07.2011 № 54 «О некоторых вопросах разрешения споров, возникающих из договоров по поводу недвижимости, которая будет создана или приобретена в будущем». Государственная регистрация прав на недвижимые вещи – территория публичного права, однако, насколько изменился подход к пониманию публичного элемента в указанном институте. Ещё совсем недавно прописной и непререкаемой признавалась истина «договор об отчуждении недвижимой вещи может заключить только лицо, чьи права зарегистрированы в Едином государственном реестре прав на недвижимое имущество и сделок с ним». С принятием указанного Постановления приведённая «истина» превратилась в ложную. По сути, разработчики при формировании позиции, отражённой в приведённом разъяснении, задались вопросами: «По каким причинам следует отказывать в придании юридической силы договору, продавец по которому не является собственником на момент его заключения, однако возможно станет таковым к моменту исполнения? По каким причинам в обороте подавляющего большинства движимых вещей никто никогда не задаётся вопросом о наличии титула у продавца на момент совершения договора и это не имеет правового значения? Почему подобная модель, такое понимание неприменимо в обороте недвижимых вещей? Какие цели достигаются посредством отрицания возможности заключения договора о продаже недвижимой вещи лицом, которое к моменту заключения такого договора собственником не является?». Ответы оказались очевидными – какие-либо причины к запрету на совершение соответствующего договора отсутствовали, а собственно запрет, существовавший в практике применения законодательства, действовал в интересах недобросовестного продавца и фактически лишал добросовестную сторону договора защищать свои права посредством заявления требований из обязательства[20].

Другой весьма показательный пример из практики Конституционного Суда РФ содержится в Постановлении от 26.05.2011 № 10-П «По делу о проверке конституционности положений п. 1 ст. 11 ГК РФ, п. 2 ст. 1 ФЗ «О третейских судах в РФ», ст. 28 ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним», п. 1 ст. 33 и ст. 51 ФЗ «Об ипотеке (залоге недвижимости)» в связи с запросом Высшего Арбитражного Суда РФ», который среди прочих выводов процессуального порядка однозначно указал, что ограничение гражданских прав должно быть прямо предусмотрено законом, а не выводиться на основании системного и тем более расширительного толкования его содержания. Именно подобный подход к пониманию абз. 2 п. 1 ст. 1 Гражданского кодекса РФ позволил прийти к выводу о возможности передачи на разрешение коммерческого арбитража споров о правах на недвижимые вещи.

С точки зрения перспективы развития гражданского законодательства следует обратить внимание на предлагаемую редакцию ст. 168 Гражданского кодекса РФ в проекте федерального закона «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Примечательным является то обстоятельство, что презумпция ничтожности сделки сохраняется только лишь для ограниченного числа сделок – только для нарушающих права и охраняемые законом интересы третьих лиц и публичные интересы. Необходимо обратить внимание на текст, «написанный между строк», в проекте федерального закона: «договаривайтесь между собой о чём угодно до тех пор пока такая договорённость касается исключительно сторон договора и не нарушает публичные интересы». Принимая во внимание персональный состав авторского коллектива проекта закона, следует предположить, что подобный подход к пониманию гражданского законодательства в соответствующей его части является своеобразным вектором в будущее, который можно и нужно учитывать в настоящее время.

В связи с изложенным представляется уместным и даже необходимым еще раз привести норму Гражданского кодекса, простую по изложению, но глубокую, дальновидную,  принципиальную и венчающую всю предшествующую в этой части аргументацию: «Порядок покрытия расходов и убытков, связанных с совместной деятельностью товарищей, определяется их соглашением». Это правило, хотя непосредственно относится к договору простого товарищества, однако, во-первых, носит методологический, аналогосоздающий характер, а во-вторых, отношения сторон исследуемого Соглашения в известной мере сопоставимы с юридической конструкцией указанного договора. 

Соответственно, изложенные обстоятельства позволяют сделать обоснованный с точки зрения доктрины частного права, прикладной юриспруденции, а также тенденций развития гражданского законодательства вывод о том, что Соглашения о распределении исполненных имущественных обязательств, основанных на нормах публичного права, между юридическими лицами, образованными в результате реорганизации, являются допустимыми договорами, поскольку не нарушают каких-либо прямо установленных запретов, и имеют под собой обоснованный экономический интерес.

Б.В. В части определения пропорции распределения обязательств между юридическими лицами, возникшими в результате реорганизации, и определения механизма распределения обязательств между этими лицами Соглашение регламентирует кратко, но предельно ясно и однозначно. Единственное сущностно важное положение исследуемых договорных блоков заключаются в том, что они совершенно тождественны как для распределения солидарной ответственности частноправового происхождения, так и для компенсации (покрытия) расходов первоначально публичного характера (уплата одной из сторон налога).

Особенности и условия защиты договорных субъективных прав (течение сроков исковой давности и момент возникновения права требования и прекращении обязанностей из представленного соглашения)

Сроки исковой давности как институт, направленный на обеспечение стабильности гражданского оборота, существуют не только для ответчиков (должников), но и для истцов (кредиторов).

Применение положений гражданского закона о сроках исковой давности должно осуществляться с учётом действительной направленности этого института, к которой не относится предоставление неисправному должнику дополнительного основания неисполнения обязательства.

В настоящее время в науке гражданского права и доктрине сложилось представление о применении правил о начале течения срока исковой давности, установленных п. 1 ст. 200 Гражданского кодекса РФ, на основании системного толкования норм материального и процессуального права. В частности, указанный срок не может начать течь до момента возникновения права требования (что имеет место в случае, если обстоятельства, с которыми закон связывает момент возникновения обязанности, имели место до момента совершения соглашения, однако определились лишь в момент финализации сложного юридического состава, который в соответствии с законом и соглашением сторон является основанием для возложения на лицо соответствующей обязанности) и (или) появления у лица действительной возможности выполнить требования процессуального закона и предъявить иск в установленном им же порядке с тем, чтобы были выполнены требования ч. 1 ст. 203 Гражданского кодекса РФ в части определения оснований для пресечения течения срока исковой давности. Соответственно, срок исковой давности не может начать течь ранее момента, с которого лицо (кредитор, истец) могло выполнить требования процессуального закона в части предъявления иска в установленном порядке[21].

Следует обратить внимание на то, что в отдельных случаях законодатель устанавливает специальные механизмы преодоления процессуальных препятствий к предъявлению иска о защите гражданских прав в пределах сроков исковой давности. В частности, такие механизмы установлены в наследственном праве (предъявление исков к наследственному имуществу), что обусловлено потребностью предоставить возможность кредитору заявить требования в пределах сроков исковой давности в отсутствие какой бы то ни было определённости в фигуре ответчика.

Соответственно, срок исковой давности по требованиям, основанным и связанным с распределением солидарной обязанности и компенсации расходов, порядок реализации которых установлен Соглашением, безотносительно прочих обстоятельств, не может начать течь ранее момента возникновения, достоверного определения существенных элементов соответствующего права требования, подлежащего распределению и возможности обращения в суд с требованием о защите нарушенного права.

Вопрос о моменте возникновения права требования из Соглашения подлежит оценке с учётом содержания его предмета.

В части предмета Соглашения, в которой он касается частноправовых обязательств, подлежащих распределению вопрос о прекращении прав и обязанностей не имеет правового значения, поскольку в указанной части Соглашение не является основанием возникновения гражданских прав и обязанностей, основанием возникновения таковых является закон, соответственно, если и вести речь о прекращении прав и обязанностей, основанных на нормах частного права, то исключительно в части порядка и процедур распределения прав и обязанностей, а также абсолютных показателей такого распределения. Иные права и обязанности, как имеющие иное основание возникновения (закон), прекращены в связи с истечением срока действия Соглашения быть не могут.

При разрешении вопроса о прекращении Соглашения в той части, в которой оно является основанием для распределения имущественных обязательств, основанных на нормах публичного права, следует учитывать следующее.

Момент возникновения обязанности по возмещению «публичных», в т.ч. налоговых, сумм следует определять моментом возникновения основания для уплаты соответствующих сумм с точки зрения применимой отрасли публичного права. Исходя из предмета Соглашения, именно указанное обстоятельство имеет значение. Прочие обстоятельства, касающиеся предмета Соглашения, несут организационно-правовую природу, касаются исключительно процедуры реализации права требования, но не касаются его существа. Последующее прекращение Соглашения, в том числе и по соглашению сторон не имеет правового значения для возможности принудительной реализации права требования за период действия соглашения, что с очевидностью усматривается из содержания п. 1 Информационного письма Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 21.12.2005 № 104 «Обзор практики применения арбитражными судами норм Гражданского кодекса РФ о некоторых основаниях прекращения обязательств» и подтверждается существующей практикой применения законодательства в соответствующей части[22].

Специфика толкования Соглашения

При определении правовой природы договора безусловному применению подлежат правила ст. 431 Гражданского кодекса РФ о толковании договора. Как усматривается из ч. 2 ст. 431 Гражданского кодекса РФ основной целью толкования договора является установление его содержания (именно оно и позволит установить родовую и видовую принадлежность конкретного договора).

Ч. 1 ст. 431 Гражданского кодекса РФ в качестве приема познания использует анализ, основанный на буквальном толковании слов и выражений, содержащихся в договоре. Ч. 2 ст. 431 Гражданского кодекса РФ в качестве приема познания использует синтез, основанный на анализе общей воли сторон с учетом цели договора.

Арбитражно-судебная практика идет пути придания безусловного приоритета способу толкования, установленного ч. 2 ст. 431 Гражданского кодекса РФ.

Действует непоколебимое правило: анализ содержания договора, основанный на исследовании общей воли сторон с учетом цели договора, имеет безусловный приоритет над буквальным толкованием содержащихся в договоре слов и выражений. Иначе, главенствующая роль отдается не наименованию договора, обозначению сторон посредством ссылки на легальные термины, определяющие наименование сторон, но на содержание соответствующего документа.

Правовая квалификация договора по действующему гражданскому законодательству России является объективной категорией, стороны не вправе определить природу заключенного ими договора по своему усмотрению вопреки установленной законом легальной конструкции или же исключить применение норм о конкретном договорном типе, содержащихся в Гражданском кодексе РФ или ином законе, к заключенному им договору. При возникновении спора договор будет квалифицирован судом помимо и даже против воли тяжущихся сторон на основании всестороннего анализа его содержания, основанного на правилах статьи 431 Гражданского кодекса РФ. Именно в связи с указанными обстоятельствами любая дискуссия относительно правовой квалификации конкретного договора за пределами судебного спора не имеет правового значения и носит исключительно научный характер.

Кроме того, следует обратить внимание на то обстоятельство, что установленная Гражданским кодексом РФ квалификация конкретного договора не может быть изменена и иным федеральным законом. Так, законодатель весьма свободно оперирует термином «финансовые услуги» и применяет его, в том числе, и к договорам финансовой аренды, к договорам о привлечении денежных средств во вклады, к кредитному договору (см., например, ст. 18 Федерального закона от 26.07.2006 № 135-ФЗ «О защите конкуренции»). Подобное указание не изменяет правовой квалификации договора лизинга, договора банковского вклада и кредитного договора как договоров о передаче имущества. Законодатель использует термин  «финансовые услуги» в отношении указанных договоров исключительно в литературном его значении.

Принимая во внимание изложенные обстоятельства, квалификацию договора о распределении бремени несения расходов между юридическими лицами, возникшими в результате реорганизации, следует осуществлять не только исходя из приведённых сущностных обстоятельств, но и результата толкования текста Соглашения. Таким результатом толкования (с применением всех его методов) в конечном и концентрированном виде Соглашение в целом следует свести к единственному положению: «стороны обязуются компенсировать (возместить) в установленных ими долях расходы реорганизуемого хозяйственного общества на оплату возникших до реорганизации налогов».

Заключительный вывод

Соглашение в целом и в части компенсации (покрытия) одной из сторон (сторонами) расходов по оплате налоговых обязательств, понесенных другой стороной, соответствует духу и букве действующего законодательства.

Принятое любой стороной Соглашения обязательство возместить (покрыть) понесенные другой стороной расходы, в том числе, по налоговым обязательствам действительно, надлежаще и подлежит исполнению добровольно или в порядке судебных процедур.

Срок судебной защиты нарушенного права в форме компенсации (покрытия) указанных расходов не истек. Срок исковой давности должен исчисляться с момента, когда у лица появилась возможность заявить соответствующие требования.

Право требования возникает с момента его финализации с точки зрения публичного права. Прекращение Соглашения не влечет прекращение созданных договором имущественных обязанностей Сторон.

[1] Публичное право стало инициатором реформы энергетики и, возможно, причиной большей части проблем, которые возникли при осуществлении таковой.

[2] Sui generis (лат.) – единственный в своем роде, своеобразный.

[3] Для целей настоящего заключения не представляется целесообразным вдаваться в дискуссию относительно природы как основанных на частном праве или же на публичном праве обязанностей из земельного, трудового, экологического или иного законодательства, представляющих собой зачастую смешанную отрасль права. Представляется достаточной дихотомия всех обязательств, упомянутых в соглашении, на основанные на нормах частного права и основанные на нормах публичного права.

[4] Выстраданные юридической наукой «границы» отраслей (юридический режим, предмет, метод) не выдерживают натиска сгустка общественных конфликтов, «сдобренных» судебно-процессуальным изломом, экономическим оппортунизмом и социально-психологическим напряжением, и уступают произвольному усмотрению правоприменителя. Особенно острой является необходимость совершенствования межотраслевого взаимодействия в регулировании сферы экономики, где это взаимодействие является наиболее сложным. Соотношение гражданского и налогового права в юридической науке практически безболезненно встраивается в общую теоретическую структуру национального права, подчиняясь универсальной классификации отраслей по предмету и правовому режиму (в том числе методу). Эти наиболее яркие и беспрекословные «представители» частного и публичного права, как никакие иные, вооружены, по общему правилу, диаметрально противоположными механизмами регулирования (дозволения – запреты) и абсолютно разной процедурой государственного принуждения при правонарушениях. Доктринальная мысль, таким образом, выстраивает разумную, четкую, далеко просматриваемую, стабильную и трудно преодолимую «пограничную полосу» (почти стену) между гражданским правом и фискальным законом. И это обстоятельство, как это ни удивительно, в следующих этапах правоприменения начинает играть не позитивно организующую роль, а становится одной из решающих предпосылок возникновения признаков отчуждения, разновекторности этих отраслей.

[5] Как уже отмечалось, единообразные аналогичные исследуемому соглашения заключались всеми участниками отраслевой реорганизации и служили не только юридическим инструментарием, но и важнейшим способом расгосударствления. 

[6] Приобретение коммерческой самостоятельности выделяемыми субъектами, более чем вероятная возможность в дальнейшем получения дохода, готовая «клиентела» и многие другие позитивные перспективы будущей автономности требуют принятие выделяемыми лицами и эквивалентных пассивов, в том числе налоговых, которые также включаются в общее понятие «имущество». 

[7] Встречное предоставление как признак возмездных договоров –  далеко не обязательно примитивное «товар-деньги». В широком понимании «возмездность» – это «перемещение» материальных благ (С.С. Алексеев).

[8] Например, возмездными являются учредительные договоры, выдача векселя и многие другие сделки, предусматривающие отдаленный эквивалент.

[9] В гражданском законодательстве достаточно часто встречаются «поименованные договоры», в отношении которых фактически не сформирован правовой режим, например инвестиционный договор, договор об осуществлении прав и обязанностей участников общества с ограниченной ответственностью. Договор, названный не идентифицированный нормой права сложно назвать поименованным. Именно поэтому в отношении Соглашения можно достоверно утверждать, что оно является непоименованным договором.

[10] Causa (лат.) – причина, повод. 

[11] Таким предпосылочным основанием выступает как сама возможность реорганизации, так и «перенос в юридические отношения основанной на незыблемой эквивалентности экономической справедливости в части распределения расходов публичного порядка.

[12] Если упростить ситуацию, переместив ее, например, в отношения простого товарищества, то определение товарищами порядка возмещения расходов (даже публичного порядка) одного из участников другими участниками не представляется спорной или неоднозначной (ч. 1 ст. 1064 ГК РФ). 

[13] Безусловно, документы, опосредующие процедуру реорганизации, могут содержать общие положения относительно такого рода прав и обязанностей, однако, подобные указания не могут носить предметного характера или же служить поводом для перехода прав и обязанностей к конкретному участнику реорганизации. Представляется, что определить переход прав и обязанностей в документах опосредующих реорганизацию возможно исключительно в отношении понятных, известных и определённых прав и обязанностей, в отношении которых в соответствии с применимым законодательством определены все существенные элементы, и, как минимум денежная оценка такого обязательства.

[14] Договорное регулирование публичных обязательств действительно по общим правилам недопустимо. Анализируемое Соглашение вместе с тем не регулирует порядок перехода публичных обязательств, они никуда «не переходят», они остаются как есть. Речь идёт исключительно о распределении потерь в связи с такими обязательствами, которые могли быть учтены при реорганизации при известности таковых, однако, по объективным причинам не получили своего отражения.

[15] Указанное обстоятельство видится очевидным и не требует какого бы то ни было дополнительного обоснования, поскольку, если вести речь о возможности договорного регулирования такого порядка, то неизбежно необходимо вести речь о совершении договорённости в отношении имущественного обязательства, основания, существо и размер которого определяются исключительно актами публичного права, сувереном, а не соглашением сторон. В указанной части договорённости за пределами, установленными нормами публичного права, недопустимы. Следует отметить, что на текущий момент нормы публичного права не допускают договорённостей в отношении элементов соответствующего имущественного обязательства.

[16] Как бы это ни казалось странным, но ответ на поставленный вопрос содержится в Гражданском кодексе РФ, причём настолько очевидный, что собственно постановка вопроса о законности такого рода соглашения представляется некорректной.

[17] Простые, очевидные, если не сказать достаточно потрёпанные истины, обращаются к которым настолько часто, что собственно содержание последних превратилось чуть ли не в декларацию, лозунг. Как показывает практика, действительный смысл, содержание указанных правил доступны немногим.

[18] Судьба инициативности в осуществлении гражданских прав, принципа свободы договора в России достаточно трагична. Если рассмотреть его в исторической ретроспективе, то придётся констатировать, что мы не готовы, не можем понять и принять действительный смысл таких ценностей. Свобода договора, инициативность в осуществлении гражданских прав как базовые ценности стали одним из следствий Великой французской революции. Только в XIX веке в Европе пошла речь о подобных существенных признаках действительно свободного, инициативного гражданского, предпринимательского оборота. Естественно, в России указанные ценности появились существенно позже, и впервые нашли отражение (именно отражение) в Своде законов гражданских Российской Империи, пребывая лишь в зачаточном виде, удостоившись лишь упоминания возможности «определения условий договора по своему усмотрению». Позднее представление о свободе договора и инициативности в осуществлении гражданских прав получило своё развитие в Проекте Гражданского уложения Российской империи, которому по известным причинам не суждено было стать законом. В советский период истории по причинам политического, идеологического порядка в условиях плановой административной экономики таким ценностям места не было, собственно свобода договора удостаивалась таких эпитетов как «скрывающая эксплуатацию одною стороною в договоре другой», «сопровождаемая тяжелым экономическим гнетом», «означающая на деле безграничную свободу эксплуатации», «пресловутая» и др. Примечательным является тот факт, что впервые о свободе договора на уровне политической власти пошла речь только на XXVII съезде КПСС в 1986 году (!), так и не получив нормативного закрепления в действительном смысле.

[19] Видится, что именно указанные обстоятельства являются причиной, по которой в прикладной юриспруденции соглашение о распределении исполненных имущественных обязательств, основанных на нормах публичного права между юридическими лицами, образованными в результате реорганизации, равно как и любой другой непоименованный договор, вызывает отторжение. Прикладной юрист «на генетическом уровне» не желает и не хочет понимать такой модели построения отношений сторон. Если оглянуться на несколько лет назад, то можно увидеть, что в научной литературе обсуждался вопрос о возможности заключения акционерных соглашений, причём, следует обратить внимание на то, что обсуждался не вопрос о содержании таких соглашений, а именно о принципиальной возможности заключения таковых (!). Ну не странная ли постановка вопроса?

[20] Инициативность в реализации прав и обязанностей во всех сферах права, в том числе процессуальном, стала настолько принципиальной и важной для гражданского оборота, что Высший Арбитражный Суд РФ посчитал необходимым возможным и допустимым проигнорировать позицию, определённо выраженную в Определении Конституционного суда РФ от 22.12.2000 № 263-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Наговицына Юрия Александровича на нарушение его конституционных прав частью первой статьи 333 Гражданского кодекса РФ», относительно обязанности суда при разрешении дела применять положения статьи 333 Гражданского кодекса РФ и вопреки последней указать, что суд применяет таковую исключительно по заявлению стороны в споре (см. Постановление Высшего Арбитражного Суда РФ № 81 от 22 декабря 2011 года «О некоторых вопросах применения статьи 333 Гражданского кодекса».

[21] В частности, такой подход реализован в п. 12 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 13.11.2008 № 126 «Обзор судебной практики по некоторым вопросам, связанным с истребованием имущества из чужого незаконного владения», который устанавливает, что срок исковой давности по требованию о виндикации движимой вещи начинает течь с момента обнаружения такой вещи, а если быть более точным – с момента установления надлежащего ответчика. Представляется очевидным то обстоятельство, что подобное толкование норм Гражданского кодекса РФ о виндикации, об исчислении сроков исковой давности основано на предоставлении кредитору (истцу) действительной возможности предъявить иск в установленном законом порядке.

[22] См., например, Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 15.12.2009 № 13611/09 по делу № А40-81615/08-31-795